Интервью: Шарлотта Генсбур о депрессии в комедиях и о непреодолимой застенчивости

Актриса, певица и режиссер Шарлотта Генсбур (Charlotte Gainsbourg) в этом году стала участницей программы «Женщины в кино. Беседы» (Women In Motion Talks). В рамках этой инициативы компания «Керинг» (Kering) поддерживает как успешных и состоявшихся актрис, сценаристок и женщин-режиссеров, так и начинающие таланты.

На площадке Каннского фестиваля (Festival de Cannes) уже десятый год подряд вручается премия «Женщины в кино» (Women In Motion).

53-летняя Генсбур является обладательницей серебряной Пальмовой ветви, которую получила в 2009 году за роль в фильме «Антихрист» (Antichrist) режиссера Ларса фон Триера (Lars von Trier). У Шарлотты также есть две статуэтки премии «Сезар» (Cesar Award), на которую она номинировалась семь раз.

Сейчас у актрисы много ролей и предстоящих премьер впереди. Она снялась, к примеру, в комедийном сериале «Этуаль» (Etoile). Речь в нем идет об артистическом агентстве, которое решило улучшить свое положение, выгнав самых раскрученных и популярных танцоров вон.

Шарлотта имеет долгую историю отношений с Каннским кинофестивалем: она регулярно его посещает. И даже была в жюри этого престижного события в 2001 году.

И теперь она рассказала подробнее, как складывались ее отношения с фестивалем. А также поделилась идеей о поиске необычных ролей и посетовала на застенчивость, от которой не получается избавиться.

Шарлотта Генсбур о роли Канн в своей жизни и о попытках стать режиссером

В Каннах актриса представила свой режиссерский дебют в документалистике. Этот город сделал ее звездой.

– Что Канны для вас значат?

– Что ж, в своем уме я рисовала фильмы с Брижит Бардо (Brigitte Bardot), такие, знаете, черно-белые, из той еще эры, когда у меня были сложности с Каннами: тут все слишком откровенно, а я была молодой. Мое первое хорошее воспоминание было и последним тоже, потому что я была так горда, что сняла тот фильм [«Антихрист»], что получила возможность представить его здесь. Даже не знаю, это было нечто очень и очень особенное, важно, конечно, было получить тот приз. С тех пор я и храню это прекрасное воспоминание.

– Что это за воспоминание? Вы помните, как узнали, что выиграли в номинации «Лучшая женская роль»?

– Да, я была на пути обратно в Париж. Не припомню, за сколько до конца церемонии это было, но мне позвонил Тьерри Фремо (Thierry Fremaux) [ныне директор фестиваля]. И я была в таком восторге! Он просто сказал: «Возвращайся, большего сказать не могу». Позднее я увидела, что Ларса [фон Триера] тут уже не было, так что я все поняла.

– Так как это держится в секрете, они не могли дать вам больше информации.

– Мне просто сказали: «Садись в самолет, фильм получит приз, а ты не в курсе».

– Хорошо. Это была прекрасная игра. И тот случай, разумеется, стал великолепным стартом для долгого сотрудничества, которое привело вас за камеру, потому что вы начали карьеру режиссера. Как я понимаю, Ларс вас слегка подтолкнул.

– Он сделал это на примере музыкального клипа. Ведь я попросила его снять мне мой самый первый клип для очень особенного альбома… А он сказал: «Нет, у меня нет времени, но я скажу тебе точно, что надо сделать. Просто следуй моим инструкциям». Так и поступила. Все выполнила в точности, это было что-то вроде тренировки. Я попросту сделала все, что он мне сказал. Как только у меня появилось свободное время, я все проделала, и это оказалось так весело. После чего я сняла документальное кино о моей маме.

Шарлотта родилась в творческой семье. Ее мама – киноактриса Джейн Биркин (Jane Birkin), отец – шансонье Серж Генсбур (Serge Gainsbourg). Хотя дочь этих двух талантливых людей многие считают актрисой, Шарлотта известна в качестве певицы тоже. С 1986 по 2017 годы у нее вышли пять студийных альбомов.

Шарлотта и ее мама Джейн Биркин: опыт совместных съемок

Документальный фильм о матери актриса назвала «Джейн глазами Шарлотты» (Jane by Charlotte), он вышел в 2021 году, тогда же представлен в Каннах. Биркин умерла в 2023 году.

– Каково было представлять тут [в Каннах] документальное кино? И каково вообще находиться тут с ней?

– Я была так поражена, ведь это документальная лента. Я понятия не имела, что мы можем найти для нее тут место. Этот фильм сейчас, когда она не с нами, имеет огромное значение для меня. Все время работы над ним я боялась, что она уйдет в мир иной. Я была напугана, даже была суеверна. А потом узнала, что мы приедем сюда, это страшило еще больше, потому что она очень сильно болела. Она прилетела сюда в последнюю минуту на вертолете. И она была так же удивлена, как и я, но мы разделили этот особый момент. А в начале проекта даже не предполагали такого. Первым делом, я начала с того, что она возненавидела идею, попросила прекратить. На два года я брала паузу, а потом возвращались к этому снова. Это было милое приключение, но оно проходило в несколько этапов.

«Только потому, что… получилась сильная работа, я не считаю себя режиссером».

– Это вызов, но также и нечто очень важное; прекрасно, как вы говорите, получить такой опыт, иметь возможность задать все вопросы кому-то, кого ты знаешь, как часть самой себя: своей матери. Но вы получили шанс по-настоящему узнать ее, как личность, снимая подобное кино.

– И я полагаю, она думала, что это будет профессиональное документальное кино, а потом ощутила себя в ловушке. Знаете, она все время говорила о себе, что она плохая мать. Так что нет, нет и еще раз нет: это была всего лишь попытка заглянуть в ее внутренний мир. И это было реальное стремление быть к ней ближе в течение долгого времени.

– И это чудесно, потому что вы позволили и нам стать ближе к ней, снова. Это продолжение того творческого пути, когда вы продолжили в другой артистической сфере попытку поделиться собой, своим видением и мыслями, как и хотели. Вы все еще желаете продолжать работать режиссером?

– Это было очень трудно, стало проверкой на прочность, только потому, что в этот раз получилась сильная работа, я не считаю себя режиссером. Думаю, у меня может быть видение и аппетит к этому, но, может, не ради рассказывания историй. Это должно быть, в каком-то смысле, диковинкой, которую я еще не обнаружила. Так что посмотрим.

Генсбур о поиске необычных и нетипичных ролей

Нетиповое кино привлекает Шарлотту. Она любит испытывать себя на прочность.

– Вы нашли изюминку в новом сериале «Этуаль», который снимают Эми Шерман-Палладино (Amy Sherman Palladino) и Дэниэл Палладино (Daniel Palladino). Что вас заинтересовало: работа с ними или [ваша героиня] Женевьева?

– Я прочла сценарий только четырех серий из восьми, и этого было достаточно для меня, чтобы сказать «да». Более, чем… Но странно соглашаться на половине проекта, когда не знаешь, что будет дальше. Я встретилась с ними [с создателями] и мне понравилось, что они рассказали о сериале. Знала, что они собирались уделить много внимания эстетике. Понимала, что они мечтают показать очень специфические аспекты танцев, особенно балета. И потом я влюбилась в свою героиню, она стала моей тайной натурой. Знаете, она часть меня, разумеется. В ней есть нечто забавное, а я не могу с ней веселиться.

– Хорошо, расскажите мне о задумке. Ведь мы увидели более драматичную версию, это ваш первый проект съемок не просто в комедии, но в комедии на английском языке. Она и на английском, и на французском языке. Как вы нашли свой ритм?

– Переключаться с английского на французский легко. Это просто. Я делаю это в рамках одной фразы со своими детьми, я переключаюсь. Но впервые я смогла сделать это на съемках. И мне ритм показался очень необычным. Сам ритм комедии очень отличается [от всего подобного]. В первую очередь, это перевод, он сделан наилучшим образом, но это перевод. Я думаю, мне проще писать на английском. Я начала с того, что [одна из героинь по имени] Шайенн говорила по-французски, потом мы безо всякой причины перешла на английский. Это было приятно.

– Да, потому что это казалось уместным. Хотелось бы знать, вы специально с Эми это придумали? Имею в виду, эти молниеносные диалоги, которые она так любит. Это все так необычно. Как вам работается с ней в творческом плане?

– Она упоминала эти вещи: это мир, который лучше всего воспринимается на слух. И она была права. Но я понимаю, что у комедии есть свой ритм, у ее сценария есть какой-то ритм. У меня ушло время на адаптацию, потому что я копуша. Это мой способ понимания. Знаете, я двигаюсь медленно, а тут внезапно персонаж добавляет мне нервозности, это было немного смешно, это что-то привнесло. Мне было забавно работать в таком ритме, но и очень сложно. У меня ужасная память, что, в некоем смысле, хорошо для каждого проекта. Ведь я могу сосредоточиться только на одной роли, и ни на чем больше.

«Я копуша, произносящая в сериале «Этуаль» молниеносные диалоги».

– Я тоже думаю, что «нервозность» – хорошее слово тут, потому что речь о персонаже, который словно распадается на части, но должен собраться, будучи главой балетной труппы в Париже. Расскажите мне немного, как вы хотели визуально и физически это передать?

– Это было легко, потому что прописано в сценарии. У меня был такой аксессуар, как обувь. А что касается меня, как только я ее снимала, тут же надевала туфли на высоких шпильках. А еще там были красные туфельки, в этом много смысла. Это был ее фирменный знак, в том смысле, что она глава балетной труппы, которая потом спускается с небес на землю, возвращается к тому состоянию, в котором находится в реальной жизни.

– Что интересного было в исследовании характера? Ведь она была довольно депрессивной женщиной, а это совсем не то, что ждешь от комедии.

– В этой комедии это было смешно. Я лично поняла, что те, у кого все хорошо, вовсе не смешные. Это правда. Они слишком хорошо адаптированные. Что я считаю веселым: я была полной противоположностью. Люди думают, что я нежная и избалованная, а фактически я очень сильная. Она же [моя героиня] казалась мощной, но в реальности была хрупкой и уязвимой.

«Те, у кого все хорошо, вовсе не смешные».

Шарлотта Генсбур о нелюбви к публичности и о неумении «продавать себя»

Во многих интервью Шарлотта упоминала, что стесняется публичности. И в молодости даже не желала общаться с журналистами, расстраивая этим решением знаменитых мать и отца.

– Думаю, есть реальная прелесть в ранимости, о которой вы говорите, потому что считаю, что вы объективно повзрослели. Вы упоминали, что посещение Канн впервые было очень сложным делом, потому что тут так много публичного внимания. Вы выросли преимущественно на глазах у толпы, так что людям кажется, что они о вас все знают. В чем вы находите повод для самоуверенности и артистической индивидуальности?

– В том, чтобы быть до совершенства искренней, чему я научилась совсем недавно. Ведь я всегда была дочкой своих родителей. Думаю, моя мать этому слегка противодействовала, потому что, когда отец хотел записать со мной песню «Лимонная цедра» (Lemon Incest) [она вышла в 1984 году], мама не считала это хорошей идеей, полагая, что я должна отойти в сторону и чего-то добиться сама. В то же самое время я снялась в своем первом фильме. Но потом меня стали признавать и как меня саму, считаю, это придало мне силы. Но я была такой стеснительной, таков мой характер. Не могла это изменить, была застенчивой, мне нравилось сниматься в кино. Я любила находиться перед камерой со съемочной группой, но в то же время вся публичность, которая сопутствовала мне, не казалась мне важной  частью процесса. В 12 или 13 лет не понимала, почему надо позировать фотографам и отвечать на вопросы. Я была противоположностью отцу. Папа говорил: «Тебе же плевать на всю эту шумиху». Я не понимала тогда, что это часть сделки. Не могу сказать, что мне нравится давать интервью, но сейчас я более разговорчивая. У меня бывали веселые моменты с журналистами и в начале, потому что я видела, как сильно они сами смущаются. Знаете, я могла быть такой молчуньей.

– Мы ненавидим тишину. Мы не можем записать молчание. Но это хороший опыт, было довольно забавно его пережить.

– Да, простите, это была проблема с уверенностью, потому что я не хотела продавать себя, не желала отвечать на вопросы, что беспокоило моих родителей. Я была упрямой и не утруждала себя ничем, потому что и не должна была. Я лишь снималась в кино ради интереса, но потом все изменилось, потому что я решила стать актрисой на полный день. И только сниматься в фильмах. А продать себя не могла. Я не могу пойти и пытаться найти себе роли. Я все еще хотела, чтобы люди сами ко мне обращались.

«Я не хотела продавать себя, не желала отвечать на вопросы журналистов».

– Каким был тот опыт? Как вы справились со всем этим и нашли подходящие для себя роли?

– Единственное, за что я боролась, это встреча с Ларсом фон Триером; [делала это], думая, что он меня ненавидит. Я не разыгрывала сцены, просто встретилась с ним. А возвращалась с мыслью: «Так, меня никогда туда не возьмут». Хотя очень этого хотела. Я снялась в фильме «21 грамм» (21 Grams) [в 2003 году], очень жаждала получить роль. Была на большом сроке беременности и поехала в Лос-Анджелес. Это была роль женщины, которая не может зачать ребенка. А я появилась там с огромным животом. И этот факт заставил меня сильно гордиться вызовом судьбы. Когда у вас есть все только потому, что кто-то хочет вас видеть [в проекте], вы не верите в то, что вы что-то умеете. Или вы ждете, когда другой человек подтвердит вашу ценность. Когда боретесь за что-то, чувствуете, что это по праву принадлежит вам.

Шарлотта Генсбур и ее вклад в кино о женщинах

Роли сильных, влиятельных дам стали новым испытанием на прочность для актрисы. Сейчас она изучает вклад в развитие общества адвоката, которая стала одной из первых защитниц прав женщин.

– За что сражаетесь сейчас?

– Снимаюсь в очень сложном фильме, он еще не завершен. Но я играю женщину, пытаюсь быть Жизелью Халими (Gisèle Halimi), она была великим адвокатом, который защищал права женщин. Это невероятно трудно, потому что я выросла с большой любовью к ней. А ее нет рядом, чтобы дать мне советы.

«Мне было неловко играть столь великую женщину».

– Расскажите мне о важности создания ее портрета, которая проистекает не только из вашей любви к ней, но и из той большой работы, которую она проделала.

– Даже не знаю… но я прочла все о Жизель Халими, о том, что она делала в Алжире, защищая солдат. Это очень впечатляет, такой сильный характер, что мне было очень неловко играть такую великую женщину. Это мы, актрисы, и делаем: нет, я не юрист, я не должна проделывать ее исследовательскую работу, я живу здесь и сейчас. И не знаю, почему так сильно смущалась и была очень неумелой в первые дни съемок. Раньше думала, что никогда с подобным не справлюсь.

– Как думаете, что так сильно вас задело?

– Понятия не имею. Я сомневаюсь, как вы могли заметить. Очень сильно не уверенна в себе. Не хочу больше смотреть свои фильмы. Просто актерская игра доставляет так много удовольствия, что я забываю о себе, погружаюсь в характер, общаюсь с другим актерами. Это мой способ получать удовольствие. А результат мне видеть не обязательно.

Генсбур о непреодолимой застенчивости в публичной профессии

Шарлотта пыталась бороться со стеснительностью в начале карьеры. Но с годами поняла: изменить себя невозможно.

– Любопытно, каково это будучи застенчивой примерять на себя другие характеры, которые вам так нравятся?

– Полагаю, это возможно, потому что я умею тестировать свои возможности, ведь у меня спокойная жизнь. А я могу играть яркие характеры. Комедии продвинули меня еще дальше, как и фильмы Ларса, они помогли узнать свои границы и лимиты. Мне такое нравится: люблю провокации, мне по душе его провокации. Они напоминают мне об отце. Это была другая эпоха, и без него [без фон Триера] я бы этого сделать не смогла.

«Люблю провокации и тестирование своих лимитов».

– Помнится, я слышала, как вы упоминали «Меланхолию» (Melancholia, 2011), разумеется, как еще один из фильмов, которым гордитесь. Но мне все время любопытно, когда играете таких важных персонажей… вы можете выбирать ярких героинь или, на самом деле, даже и не характерных персонажей. Какой работой гордитесь больше всего? Работой актрисы, певицы, артистки, в целом?

– Это все не я, тут реальная благодарность режиссеру, а это Ларс. Это «Меланхолия». Я не смотрела фильм особо, видела пару раз, может быть. Один раз с ним, второй раз – тут [в Каннах], но фильм мне понравился. Он не обо мне, не о скромности. Я не скромна вовсе. И я вижу все ошибки, что нормально. Ты всегда видишь, что можно было бы сделать лучше.

– Знаю, что вы не считаете себя режиссером, но во многих случаях у вас почти выработался режиссерский взгляд, вы можете управлять проектом, видеть полную версию. И очень хорошо: в музыкальном клипе, который вы снимали, в документальной ленте заметен кругозор. Думаю, некоторые зрители могут видеть отражение этого навыка на актерской игре.

– Не уверена. Слишком отличается статус актрисы под руководством режиссеров Эми и Дэна и роль режиссера за камерой, у микрофона в собственном проекте. В своем проекте ты защищаешь возможность сказать то, что хочешь. Очень легко повторять слова других людей. И это крайне комфортно. Музыка, в целом, как и музыкальные клипы, как документальное кино, намного сложнее. Что означает, что в конце у тебя больше поводов для гордости.

Шарлотта о съемках в сериале и нелюбви к родному Парижу

В карьере Генсбур не так много телефильмов. Она снимается преимущественно в кино. Комедийное шоу «Этуаль» режиссеров Эми и Дэниэла Палладино стало еще одним исключением из правил, довольно редким.

– Раз уж мы заговорили об Эми, что было самой большой сложностью или отличием? Каково быть частью большого голливудского телевизионного проекта, снимаемого в центре Парижа? Что это за опыт?

– Это просто восхитительно, потому что команда была великолепная. Приятна сама возможность провести время с одними и теми же людьми в течение девяти месяцев, потому что в кино ты видишь людей два месяца, потом говоришь: «О, надо бы поужинать вместе». И этого никогда не происходит. А тут с этими всеми ребятами мы снимали очень долгую историю. Да, еще это было в моем родном городе. Стыдно признаться, но я не особо люблю Париж. А они – да. Так что они дали мне шанс увидеть его их глазами, что было потрясающе. И я стала просить их написать для меня больше сцен в Нью-Йорке. Но моя роль не подразумевала долгую поездку в Нью-Йорк, так что я снялась там в одной серии. Они были очень любезными, так что я осталась там до конца, на все время съемок.

«Стыдно признаться, но я не особо люблю Париж».

– Вы говорили: «Не беспокойтесь, я тут, если надо снять второй или третий дубль». Что ж, мы мечтаем провести намного больше времени с вами, как это удалось сделать им. Мы бы были счастливы, если бы это было девять месяцев. Но мы очень ценим вашу силу воли сделать что-то такое, как сейчас. Ведь вы уже упоминали, что давать интервью – не самое любимое ваше занятие. Для нас это удовольствие и большая честь, мы счастливы находиться тут, в еще одном родном для вас городе, куда вы приехали с фильмом «Финикийская схема» (Phoenician scheme) режиссера Уэса Андерса (Wes Anderson). Как вам с ним работалось? [Премьера криминального триллера была назначена на 23 мая 2025 года в рамках Каннского фестиваля].

– Это было так забавно. С моей позиции все выглядело следующим образом: два дня я примеряла костюм, потом оказалась в мире, который не имел никакого смысла, потому что я не знала, что я должна делать. И вдруг появляется Бог: Билл Мюррей (Bill Murray) в роли Господа, окруженный облаками. Весь процесс был сплошным весельем: так снимает фильмы Уэс Андерсон.

– Создается ощущение, что вы вступили в эпоху комедий, это так?

– Нет, но знаете, что? Я пережила трагедию после смерти мамы. Меня выбрали в сериал «Этуаль», когда она болела. Потом я ее потеряла, а мы начали снимать «Этуаль». Так что все было очень сложно, моя жизнь была крайне трудной. Чтобы сниматься в комедии, нужно веселиться. Это был шанс!

– Что-то значимое и исцеляющее, очень в ее творческом стиле…

– Да, она все время твердила, что я рождена для комедии.

– Хорошо, вы просто исполнили мечту матери. Спасибо большое, Шарлотта. Благодарю за то, что поговорили с нами.

– И вам спасибо.

Беседу провела корреспондент Variety Анжелика Джексон (Angelique Jackson).

Шарлотта Генсбур (Charlotte Gainsbourg): актриса, певица